23 февраля 1944 года в два часа ночи войска НКВД при поддержке группировки Советской армии — всего более 100 тысяч солдат — начали операцию «Чечевица». Но проходила она не на фронте и не против немецких войск, а на территории Чечено-Ингушской автономной республики. И целью ее была — депортация всех ингушей и чеченцев.
Солдаты врывались в дома и под дулами автоматов выгоняли людей на улицу, а потом заполняли ими товарные вагоны. В горных районах депортация сопровождалась жестокими расправами. Там в ходе операции уничтожались целые аулы: в чеченском селе Хайбахе заживо сожгли около 700 человек.
Однако даже там, где сопротивления никто не оказывал, множество людей погибло из-за ужасных условий депортации. За время операции «Чечевица» с 23 по 29 февраля 1944 года насильственно переселили в Северный Казахстан и Киргизию не менее 500 тысячВ шифрограмме, отправленной Сталину, было сказано: «По 29 февраля выселено и погружено в железнодорожные эшелоны 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев. Погружено 177 эшелонов, из которых 159 отправлено к месту нового поселения». Всего по переписи населения 1939 года всего в СССР проживало 408т. чеченцев и 92 т. ингушей чеченцев и ингушей. И как минимум четверть из них погибла во время дороги или в первые годы после депортации.
Вернуться домой депортированные народы смогли только спустя 13 лет, после постановления XX съезда КПСС 1956 года — того самого, на котором был развенчан «культ личности Сталина». Однако многие земли и дома были уже заняты переселенцами, а административные границы республики изменены.
В 1991 году Россия приняла Закон «О реабилитации репрессированных народов», признав депортации актом геноцида. Однако его исполнение оказалось сложным и неполным. Более того, после крушения СССР, отзвуки трагедии 1944 года стали катализатором новых кровавых конфликтов на Северном Кавказе.
Чтобы сейчас осознать всю трагичность тех событий сухих исторических фактов недостаточно, нужны человеческие свидетельства. И мы приводим слова тех, кто либо сам пережил депортацию, либо знает об этом со слов ближайших старших родственников.
Видзижев Батритдин, село Плиево, Ингушетия
Я родился в селе Плиево 6 апреля 1933 года. С начала января 1944 года в нашем селе расквартировали большое количество солдат. Вечером 22 февраля всех ингушских мужчин старше 15 лет солдаты согнали в сельскую мечеть и удерживали там под угрозой расстрела. На следующий день, утром 23 февраля, женщин, детей и стариков начали загружать в вагоны, которые подогнали к станции. Вечером в вагоны загрузили мужчин, собранных в мечети.
Время на сборы практически не давали. С собой разрешали брать только ручную кладь, деньги изымали. А граждан других национальностей не преследовали: в моем доме остался дагестанец, который жил рядом. В селе остались без присмотра домашние животные — их тоже запрещали брать с собой.
Дорога заняла пятнадцать дней. Условия были крайне тяжелые: пока нас везли от голода и холода умерло много людей. Солдаты выкидывали трупы, в лучшем случае присыпая их снегом. Нам с трудом удалось спрятать труп моего троюродного дяди Али Ведзижева: он умер за день до прибытия к месту назначения — в город Кустанай в Северном Казахстане.
Из-за невыносимых условий в дороге, как только мы приехали в Кустанай, мы с отцом сразу заболели тифом. Отец из-за этого умер. И еще очень многие люди умерли уже в Казахстане от болезней и истощения
Местные жители рассказывали нам, как власти доносили до них информацию, что к ним везут предателей родины, дикарей, не заслуживающих жалости.
Многие мои родственники воевали. Мой отец был ветераном Первой мировой войны и на фронт не попал в силу его преклонного возраста. Мой дядя Ведзижев Багаутдин был военным врачом, капитаном второго ранга. Да и большинство, если не все мужчины нашего села, сражались с врагом за Красную Армию.
Зурабов Мусса, село Кантышево, Ингушетия
Я родился 14 октября 1943 года в селении Кантышево Назрановского района Чечено-Ингушской АССР. В феврале 1944 года нашу семью: отца, мать, брата, сестру и меня насильственно переселили в Северо-Казахстанскую область.
По рассказам отца, выселение было тотальным, а основание было только одно — принадлежность к ингушской национальности. Те, кто проводил депортацию, ходили по домам, отбирали ингушей и силой помещали в товарные вагоны, лишенные каких-либо бытовых удобств. В нашем доме проживал украинец Иван Борзенко. Когда выяснили, что он не ингуш, ему разрешили остаться.
Время на сборы не превышало нескольких часов. Кроме ручной клади ничего с собой брать не разрешали. Родители рассказывали мне, что многие из депортированных умерли в дороге в силу невыносимых условий, голода, холода и болезней. Только прибыв к месту назначения, они узнали, куда их выслали.
Все 13 лет высылки мы были поражены в гражданских правах. Без разрешения спецкомендатуры нам было запрещено покидать территорию поселения, а рассчитывать на посещение исторической родины не приходилось вовсе. Это могло повлечь за собой уголовное преследование.
Бытовые условия на месте депортации были очень тяжелыми. Из-за недостаток питания, наспех построенного и неприспособленного жилья, сурового непривычного климата возникали болезни с тяжелыми последствиями.
Магомед, Ингушетия
23 февраля 1944 года весь мой народ был выслан в Казахстан. Моему дяде Аюпу, брату деда, было около 11 лет и он хорошо помнил все события.
Наш прадед Баадал жил в пригородном районе Назрани, селе Галгай-юрт. У прадеда было земельное хозяйство, где вся семья работала. Жили достаточно хорошо. У прадеда и прабабушки было семь сыновей и четыре дочери.
Незадолго до выселения к прадеду пришел человек и сказал, что ингушей собираются выселять. Он не поверил со словами, что у него два сына на фронте.
23 февраля к прадеду, как и ко всем ингушам в селе, пришли домой военные. Не дали взять никаких вещей: как были в домашних лохмотьях, так в феврале на улицу и выгнали. Всех согнали к железнодорожному вокзалу и они долго там стояли на холоде, видели, как люди пытаются в огромной толпе найти своих детей и родственников. Стояли долго, пить и есть было нечего, замерзали.
До того как людей начали загонять в вагоны, все надеялись что проводят военные учения и скоро всех отпустят по домам.
Стали загружать в вагоны. Никому не говорили, куда везут. В вагоне даже туалета не было, они сделали шторку, занавесили и проломили дыру в полу, — чтоб было где справлять нужду. Питьевую воду приносили в большом ведре. Ехали так несколько дней, затем долго шли пешком под конвоем до места назначения.
Там было голое поле, рядом никто не жил. Мужчины выкопали землянки и все стали жить в землянках, еды не хватало. У каждого поселения был комендант и из этого загона, в котором делали землянки, выходить за территорию было нельзя. Кто выходил — судили и сажали в тюрьму.
Со слов дяди, весной пошел большой паводок и вода затопила землянки. Мужчины спасали женщин и детей и постоянно находились в воде. Замерзали и тяжело болели.
Тяжело болели все, но детей и женщин выхаживали в первую очередь, а на мужчин не оставалось сил и ресурсов. В ту весну у моего деда умерло три брата и три сестры. А два брата, которые были на фронте, пропали без вести.
Мой дед и дядя выжили той весной. Однажды их арестовали на колхозном поле, где они пытались раздобыть зерно, чтоб накормить детей. Их поймали и посадили в тюрьму на большие сроки. Хотя дядя на тот момент был несовершеннолетним. Бабушка осталась с детьми одна. Без мужчин. Утром она работала на лесоповале, а вечером убиралась в столовой, где кушали местные.
Деда и дядю отпустили из тюрьмы за год до возвращения домой.
Первое время казахи не помогали чеченцам и ингушам, сторонились их, боялись. Им сказали, что это людоеды. Но жизнь взяла свое, и они начали дружить народами. Так моя семья выжила, и после смерти Сталина они вернулись домой. Мы, ингуши и чеченцы, благодарны казахам по сей день за тех, кто помогал нам. Таких было много.
Еще бабушка до последней минуты жизни рассказывала нам, как потеряла сына. С ее слов, он умер, испугавшись, во время торможения поезда. Она его прятала, пыталась довезти и похоронить. Так делали многие. Однако солдаты обходили вагоны, в поисках умерших. Мертвых хоронили в снег по ходу поезда. Бабушка даже в последние дни своей жизни, вспоминала про него.
У меня, как у внука и правнука депортированных, нет и не было ненависти к русскому народу, ненависть была и есть исключительно к режиму Сталина. Вайнахам известно, сколько невинных людей, в том числе русских, выслала и убила советская власть, но ингушей, на момент выселения было всего 70 тысяч, а домой из них вернулась только треть. И это страшная трагедия.
Нужно научиться не жить ненавистью, а сделать все, чтобы такой трагедии больше не повторилось. И для этого нужно помнить о тех событиях.
Хава, город Шали, Чеченская республика
Моей бабушке было около четырех-пяти лет, когда их выселяли. У нее были старшие сестры и брат, и этот рассказ основан на их воспоминаниях.
Семья бабушки жила в селе Шали (ныне город Шали), расположенном в 30 километрах от Грозного. Ее мама работала в пекарне, а отец был плотником. Бабушка была младшей из четырех сестер. 22 февраля 1944 года в Шали прибыло большое количество солдат, они начали самовольно размещаться в домах местных жителей. Один из командующих поселился в доме бабушки. Поздно ночью он предупредил маму бабушки, что на следующий день всех чеченцев из села выселят и посоветовал подготовиться к дороге.
Мама бабушки сразу отправилась на мельницу, чтобы перемолоть кукурузу в муку, а затем в пекарню за хлебом. Всю ночь семья не спала, освобождая матрасы от ваты, чтобы использовать ткань для упаковки еды и ценных вещей. Рано утром 23 февраля им приказали выйти из дома и двигаться к центру села. Бабушка рассказывала, что в последнюю минуту схватила дечиг пондарнациональный инструмент вайнахов — чеченцев и ингушей, подарок своего отца. Мать, увидев это, разозлилась, отобрала пондар и разбила его о землю со словами: «Мы не на праздник едем, это нам не нужно».
В тот день шел снег и было очень холодно. Всех согнали в центр села, где люди подолгу стояли на морозе, ожидая грузовиков, которые должны были доставить их до грозненского вокзала. Дядя бабушки был тяжело болен и не мог ходить, но солдаты настаивали, чтобы его тоже забрали. Их сосед-лезгин долго уговаривал военных оставить его, уверяя, что возьмет больного к себе. С большим трудом ему удалось убедить солдат, и дядя остался, избежав ужасов предстоящего пути.
Никто не знал, куда их везут и на какой срок. На вокзале людей грузили в товарные вагоны. Бабушка вспоминала, что их вагон был покрыт копотью. Видимо, когда-то его использовали для перевозки угля. Внутри не было никаких удобств — только слой соломы на полу. Не было ни лежанок, ни мест для приготовления пищи, ни уборной. Остановки поезда случались редко. Отец бабушки вырезал в углу вагона дыру в деревянном полу и натянул вокруг нее простыни, чтобы создать хоть какое-то подобие туалета. Однако даже так люди стеснялись пользоваться этой уборной. Бабушка рассказывала, что одна женщина так стеснялась заходить за шторку перед свекрами, что умерла от разрыва мочевого пузыря.
Питание в пути было скудным. Несколько остановок было на станциях, где выдавали жидкую похлебку, которая доставалась редким счастливчикам, но чаще поезд останавливался в безлюдных местах. Тогда люди выходили, чтобы набрать снега, растапливали его и это была единственная вода. Две старшие сестры бабушки вышли за снегом и не заметили, как поезд начал трогаться. Они бросились бежать за последним вагоном. Помедли они хоть секунду, они так и остались бы в этом заснеженном поле. Чудом им удалось схватиться за поручни, они держались изо всех сил, смогли залезть, только когда люди из вагона пришли на помощь.
Многие умирали в дороге от голода, холода и болезней. Трупы солдаты безжалостно выбрасывали прямо на ходу. В лучшем случае во время остановок их присыпали снегом. Люди пытались хоронить своих погибших по традиции, но земля была промерзшей, а времени на выкапывание могилы не давали. Солдаты били их прикладами, загоняли обратно в вагоны и угрожали, что оставят их в поле.
Дорога заняла не менее двух недель, говорила бабушка. В поселении, куда они прибыли — в Кустанайском районе (ныне Костанайский район) Казахстана — их разместили в саманных времянках, покрытых соломой. В одной такой времянке ютились сразу две семьи.
Первое время было особенно тяжело: все еще не оправились от долгой дороги и лишений, не устроились на новом месте. Бабушка рассказывала о людях, которые приходили к ее маме и просили насыпать им в ладонь горсть кукурузной муки, затем шли к соседям просили немного молока, делали кашицу в ладошке и ели ее. Отец бабушки, будучи искусным плотником, быстро нашел работу в колхозе, чинил повозки и изготавливал колеса. Вскоре его заметили в другом колхозе с лучшими условиями, и вся семья смогла переехать туда. Там же устроилась на работу и мама бабушки.
Жизнь была тяжелой, но они старались поддерживать друг друга. Тяготы и ужасы, пережитые во время депортации, так сильно врезались в их память, что они очень бережно относились к еде. Во время высылки старшая сестра бабушки всегда смотрела под ноги, когда они пересекали поле. Она собирала колоски, оставшиеся после сбора урожая. Бабушка часто рассказывала, как ее сестра говорила, что их нельзя оставлять, потому что это хлеб, а хлеб — это жизнь.
В 1956 году, когда появилась возможность вернуться домой, семья бабушки сразу отправилась в родное село. Ее родители вернулись в свой дом, который к тому моменту занимали русские. Им пришлось выкупать свой дом у новых жильцов. Бабушка же, уже замужняя и с годовалым сыном, поселилась в доме мужа в Шали.
На этом испытания, выпавшие на долю моей бабушки не закончились. Спустя три десятилетия она переживет две войны в Чечне, снова потеряет все имущество, вынуждена будет снова оставить свой дом и переехать, спасаясь от бомбардировок Грозного. Потеряет мужа, будет ухаживать за своими детьми, раненными от пуль и осколков снарядов во время военных действий. Несмотря на все это, бабушка всегда находила в себе силы жить дальше и сохранять память о пройденных испытаниях.
